На следующее утро мы проснулись около пяти утра. Я вышел на улицу и увидел зрелище невероятной красоты – Посерди тёмно-кобальтового неба, над гигантским отвесным Западным пиком горы Хуашань висело круглое зеркало полной луны, заливая долины серебристым светом. В ущельях и лощинах клубились сизые массы облаков и туманов. На дворе была середина апреля, но воздух был по-зимнему свеж и упруг. На периллах за ночь выпал иней.

«Молодой монах направился по тропе, извилисто тянувшейся вверх вокруг одного из самых отвесных пиков Хуашань. Вокруг царила темнота, и он едва мог рассмотреть сквозь толстые стволы старых сосен бледные очертания далеких вершин. Отдельные зубчатые отроги слабо виднелись на фоне белеющего ночного покрывала, а пейзаж представлял собой просто четкую границу между грубо изрезанным ландшафтом и небом, на котором в окружении звезд все еще сверкала полная луна.»

Не один я заметил, что туманы отступили и вскоре уже мы все сидели на уступах с восточной стороны хребта. Все ждали рассвета. Наступал один из самых красивых дней в моей жизни. Даже голод не был для нас уважительной причиной, чтобы пойти на завтрак, ведь нас окружали пейзажи фантастической красоты.

Позавтракав, мы вновь двинулись в путь, по стопам древних монахов Хуашань.

По пути мы не раз останавливаясь, наблюдая за невероятным взаимодействием и танцем Туманов и гранитных вершин Хуашань. Именно этим явлением вдохновлялись создатели известного жанра китайской живописи «Горы-воды». По окончании путешествия, Маня Нистратова соединила фото вот в такое видео:

Особо хочется также отметить, что несмотря на то что на дворе была уже середина апреля, на вершинах Хуашань обильно цвела слива Мэй – бесконечный источник вдохновения для китайских поэтов и художников.

«Служки и Сайхун прошли мимо Среднего пика, на склоне которого в окружении сосновой чащи возвышался массивный храм, направляясь к Восточному. Эта горная вершина была также известна как Скала Утреннего Солнца, поскольку восходы, которые можно было наблюдать с ее вершины, славились легендарной красотой.

Монастырь Восточного Пика состоял из групп четырехугольных в плане строений, расположенных квадратом. Постройки были сделаны из известняка; крыши были черепичные. Чуть поодаль стояли несколько хижин, построенных из дерева и глины. Когда путники проходили мимо одной такой хижины, перед которой был установлен большой железный колокол с каменной чашей наверху для собирания росы.

Сайхун обратил внимание на удивительно тощего даоса, загоравшего на крохотной террасе. Незнакомец был одет в серое; на голове у него была черная шапка с нефритовым прямоугольником впереди. Служки сообщили Сайхуну, что это колдун. Повстречались им и другие жители: они сидели перед маленькими индивидуальными храмами, храня абсолютное молчание. Сайхуну показалось, что от них исходила не меньшая сила, чем от колдуна. Даже служки не знали, кто эти люди, но они сказали Сайхуну, что, должно быть, все эти даосы принадлежат к тому же направлению, что и остальные обитатели Восточного пика.

Пройдя немного дальше по тропе, троица остановилась на утесе, откуда было видно террасу на склоне горы напротив, называвшейся Шахматный Павильон. Эта гора была настолько высокой и недоступной, что взобраться на нее было почти невозможно из-за окружавших ее ущелий и пропастей. В десятом веке первый император династии Сунь решил покорить горный массив Хуашань, прельстившись его стратегически важным положением. Даосы воспротивились этому: они хотели сохранить Хуашань как свою святыню. Один из Бессмертных, по имени Чэнь Туань, предложил императору сыграть с ним в шахматы. Призом победителю в игре должен был стать Хуашань. Тогда они оба взобрались на вершину этой высокой горы и сели играть.

Император проигрывал одну игру за другой; в конце концов Чэнь Туань дошел до того, что начал угадывать следующие ходы императора. Наконец император признал свое поражение. Хуашань остался владением даосов. Тогда же эта гора и получила свое название — Шахматный Павильон.

Трое друзей подошли к самому краю над пропастью. Перед ними открылась самая сложная, предательски опасная часть пути — Скалистая Тропа. Им предстояло преодолеть дощатые ступени, укрепленные на вбитых в скалу железных стержнях. Никакого ограждения не было, за исключением кусков железной цепи, вделанных в камень, так что свалиться вниз с высоты в добрую тысячу футов ничего не стоило. Журчание Чистой Воды привязал Сайхуна веревкой к своей спине — и они отправились в путь. Утлые дощечки под ногами гнулись и жутко поскрипывали. Сильный ветер, который дул им прямо в лицо, заставлял Сайхуна обливаться холодным потом. В ужасе мальчик крепко зажмурился, чувствуя себя так, будто он повис в воздухе. Сайхун покрепче вцепился в спину служки.»

Сегодня это место называется «Тропа смерти». Прохождение по этой тропе и вправду не для слабонервных, но она ведёт к одному из самых «сильных» мест, которые я когда либо посещал в своей жизни. Как выяснилось, для очень многих посетителей Хуашань сегодня пощекотать свои нервы, пройтись по этой «Тропе смерти» является целью путешествия, об «особом статусе» тысячи и тысячи туристов имеют весьма отдалённое представление.

Высочайшей вершиной Хуашань был Южный пик — огромная скала с настолько отвесными склонами, что ни одно деревце не смогло укрепиться на них. Даже снегу не удавалось задержаться на вершине Южного пика. Зато оттуда, куда ни кинь взгляд, можно было увидеть, как во все стороны простираются земли Китая. С Южного пика великие реки Хуан, Ло и Вэй казались едва заметными блестящими полосками на границе земли и неба. Достопримечательностью вершины Южного пика был гранитный водоем, наполняемый горными источниками. Вода в нем не замерзала даже в самую лютую стужу. Потом служки показали Сайхуну Храм Южного Пика, где мальчику предстояло жить.

Наконец подошел черед Западной вершины. Узкая горная тропа криво петляла вдоль уступа к небольшому монастырю, который совершенно немыслимым образом прилепился к боку горы. Такое положение вновь объяснялось принципами геомантии. Даосы всегда почитали так называемый «пульс дракона» — земные меридианы. Эти энергетические каналы в теле земли имели так называемые «точки силы», нечто вроде акупунктурных точек на теле человека. Даосы строили свои храмы и святыни именно в этих точках, даже если для этого приходилось взбираться на самую вершину горы. Для постройки использовались только естественные материалы, в основном кирпич, камень и дерево. Лишенные всяких украшений, эти строения настолько гармонировали с окружающим пейзажем, что нередко их было трудно рассмотреть даже с близкого расстояния. Типичным примером этому был Храм Западного Пика, который был воздвигнут на шестидесятиградусном склоне и надежно укрыт от чужих глаз скалами и деревьями.

Западный пик имел причудливые очертания. С ним было связано немало легенд. Согласно наиболее романтической из них, эта вершина имела другое название — пик Лотосовой Лампы. По древнему преданию, некогда одна из семи дочерей Нефритового Императора полюбила прекрасного пастуха. Богиня и простой смертный жили неразлучно, пока отец, соскучившись по дочери, не решил отыскать ее. Нефритовый Император разгневался, обнаружив, что его дочь не просто отдала свою любовь какому-то пастуху, но и родила от него ребенка. Рассерженный отец заточил молодую женщину в глубине Западного пика. Когда ее сын, Чэнь Сян, подрос, он отправился на поиски даосского колдуна, который мог бы научить его своему искусству. Наконец он нашел себе учителя. Когда даос убедился, что передал ученику все свои знания, он вручил Чэнь Сяну волшебный топор. С помощью этого топора юноше удалось отогнать демона, охранявшего горную вершину, и разрубить Западный пик. Однако воссоединению матери и сына помешал все тот же страж-демон, который вернулся во главе целой небесной армии. Сын бросился в битву с волшебным топором в руках; а мать использовала магию и лампу из лотоса, отпугивая таким образом нападавших. Нефритовый Император, тронутый сыновней преданностью Чэнь Сяна, простил их, а Западный пик с его раздвоенной вершиной после этого начали называть пиком Лотосовой Лампы.

Пейзажи и древние предания стали первыми впечатлениями Сайхуна о Хуашаньских горах. В глазах мальчика это были вершины умопомрачительной высоты, с которых во время тумана нельзя было ничего рассмотреть, но зато при хорошей погоде глазам открывались далекие горные цепи и прекрасные долины внизу. То было место легенд и мифов, дом необычных, обладающих невероятными способностями жителей. Там можно было обнаружить множество небольших храмов, ютящихся на узких скалистых обрывах. Хуашань был одновременно и величайшей тайной, и святыней. Даже несмотря на свою ярость из-за несильного водворения сюда, Сайхун не мог избавиться от благоговейного трепета при виде мощных и суровых гор. Он изумлялся жителям Хуашань и поражался царившим повсюду духом приобщения к возвышенному.

Служки привели Сайхуна в храм Великого Мастера. То была Святыня Южного Пика у Источника Нефритового Плодородия. Храм представлял собой впечатляющее скопление строений и двориков, скрытых за стенами из кирпича и известняка. Дома были выстроены в традиционном китайском
стиле, хотя в плане они выглядели несколько асимметрично. Служки пояснили Сайхуну, что и здания, и комнаты в них строились так, чтобы соответствовать определенным созвездиям.»

Под конец дня странствий по горным тропам Хуашань, вдвоём со Скаткиным Стасом (Маня бродила в другом месте), мы уютно уселись на краю Западного Пика Западной священной вершины и наблюдали, как внизу под нашими ногами начиналась гроза. Это впечатление невозможно забыть.

«Перед ними открылась широкая панорама тысячелетних гор, которые, несмотря ни на что, гордыми и острыми клыками тянулись к небу до самого горизонта. Горы напоминали множество драконов, взлетающих из восходящей пелены тумана, которая казалась бурным прибоем, В местах, где воздушный прилив разбивался о неприступный камень, горы были покрыты снежной изморозью. Тучи, словно орды кочевников, гневно бросались на вершины. Резкие порывы ветра терзали и без того измученных часовых-сосен. Здесь повелевала природа во всей ее чистоте. Она постоянно изменялась, и двое монахов были окружены бесконечной чередой изменений.

Величественный Хуашань превратил эти два презренных человеческих существа в едва заметных карликов, разрешив им осторожно погостить на горных кручах. Здесь человек чувствовал свое ничтожество. Здесь все побуждения двух даосов казались лишь слабыми вспышками, а тела — до жути тщедушными. Их жизненный путь с перспективы горной вершины казался лишь кратким мигом в бесконечности. Они стояли, словно воплощение всего преходящего; учитель и ученик выглядели лишь малозаметным примечанием внизу эпического фолианта неба и земли.»

P.S.
Не раз я вспоминал эти два дня на священной западной вершине. По приезду в Москву на волне впечатлений я не раз потом делал уроки по живописи гор и вод на основе фотографий Хуашань.

Участница восхождения на Хуашань, Маня Нистратова осенью 2015 вместе со всей своей мультстудией «Анимакот» сделала мультик посвящённый теме «путешествие в Китай».

Закончить статью хочется снова отрывком из книги Дэн Мин Дао «Тайная жизнь мастера Дао», который так созвучен моему пониманию места китайской каллиграфии и живописи у-син в душе художника. Мастер наставляет юного Квана Сайхуна:

«-Овладевай пятью стихиями — только тогда ты сможешь увидеть иной мир. Но если ты хочешь добиться этого, ты должен учиться….
Каллиграфия успокаивает и умиротворяет. Кисточка — это продолжение твоей руки, и движение кисточки стимулирует меридианы, укрепляет скелет, успокаивает нервы, расслабляет разум и развивает способность понимать поэзию. Переписывая стихотворение, ты получаешь возможность подмечать нюансы и тонкости, которые недоступны при прочтении. Попытка воспроизвести в точности записи стихотворений великих поэтов и пророков помогает понять первоначальные намерения автора. Рассматривание каллиграфии и копирование ее подскажет тебе смысл священных текстов. А сам процесс каллиграфии сделает тебя спокойным, мягким, рациональным и мудрым.

Живопись может служить выражением внутренней душевной работы ее создателя; вместе с тем она может стать методом привнесения внешнего мира прямо в человеческую душу. Как средство выражения, это искусство представляет собой упражнение в отражении красоты. Это идет из сердца, а не из разума; это стимулирует сострадание и радость, питает красотой твою внутреннюю душу.

Красота подразумевает способность ценить ее. При помощи красоты живописец выражает свою способность оценить прелесть природы; но с по¬мощью своих произведений он одновременно и воспринимает эту естественную красоту. То, что видит глаз, попадает прямо в душу. С этой точки зрения духовные диаграммы тоже являются предметами живописи и могут привес¬ти к познанию божественного. Вот почему живопись непосредственно влияет на личность.»

Метки:

арт-путешествие    живопись У-син    китайская живопись    московская школа живописи У-син    У-син    Хуаншань